— А что будет с головой?

— Ее я с курьером отправлю в Вену. На язык я приколю булавкой записку со словами: «Так умер тот, кто намеревался предать крепость Прагу».

Поручик Бенсберг содрогнулся. Чернокудрая красавица стояла перед ним, гордо выпрямившись; глаза ее сверкали, правую руку она угрожающе подняла кверху. Она казалась богиней мести, воплощением Немезиды. И все же она была очаровательно прекрасна в эту минуту.

— Вполне одобряю ваш план, синьора, — ответил поручик, — и изумляюсь вашей решительности. Но разрешите мне задать вам несколько вопросов, касающихся кое-каких неясных для меня деталей дела.

— Извольте. Но только торопитесь, поручик. Каждая минута дорога.

— Я буду краток. Почему вы опасаетесь, что жители города могут узнать труп изменника? Разве он известен населению?

По губам Аделины скользнула жестокая улыбка.

— Его в Праге знает каждый ребенок, — ответила она.

— Тем хуже. Но я не понимаю, каким образом изменник может открыть ворота. Ведь ключи находятся в Градшине, под личной охраной коменданта графа Батьяни?

Аделина тяжело вздохнула. Она не ожидала такого вопроса, но сразу сообразила, что ответить.

— Предатель мог похитить ключ у графа Батьяни, — сказала она, — кроме того, можно сделать оттиск ключа из воска и изготовить новый. Но не будем более медлить, поручик, теперь четверть двенадцатого, а нам придется идти еще с полчаса, пока мы доберемся до крайнего укрепления.

— Я попрошу вас, синьора, — сказал Бенсберг, — выйти на улицу одной, а я составлю отряд, к которому вы позднее присоединитесь.

Аделина кивнула головой, пожала руку поручику и вышла на улицу.

Поручик Бенсберг быстро, но весьма осмотрительно, принял необходимые меры: он выбрал шесть человек надежных солдат, в том числе и своего денщика, на которого мог положиться как на самого себя, передал командование унтер-офицеру, приказал своему денщику захватить веревки, фонарь и плащ и затем вывел солдат на улицу. Там солдаты выстроились, и к ним присоединилась Аделина. Маленький отряд скорым шагом пошел по улицам города, стараясь, по возможности, избегать шума.

Вскоре они достигли окраины города и увидели крепостные стены. На самом дальнем укреплении мигал маленький сторожевой огонек. Недалеко от этого укрепления, на берегу реки, возвышалось строение, похожее на башню, выстроенную из огромных камней. Луна призрачными лучами освещала это строение. Это была пороховая башня. Отряд прошел мимо нее и стал приближаться к воротам наружного укрепления. Надо было пройти семь ворот, чтобы выйти в открытое поле. Но отряд прошел лишь через шесть, а затем поручик дал знак остановиться.

Поспешно начал он расставлять солдат по разным углублениям в стенах старинной постройки. Сюда свет луны уже не проникал, так что невозможно было заметить прижавшихся к стене солдат, тем более, что они были в длинных плащах, не выделявшихся на темном фоне стен, кроме того, поручик приказал им снять и спрятать кивера, чтобы не привлечь внимания изменника. Сам Бенсберг вместе с Аделиной занял место между шестыми и седьмыми воротами. Здесь они могли легко схватить изменника в тот момент, когда он будет вставлять ключ в замок. Ночь стояла холодная, ветреная. Слегка моросило. Луна часто скрывалась за тучами. Там на небе тоже происходила борьба стихий, и небесное светило должно было скрываться от преследовавших его черных туч. Звезды не сияли, тучи проносились совсем низко над городом.

— Такая ночь, — шепнула Аделина своему спутнику, — способствует делам измены. Держите наготове шпагу, поручик. Если изменнику удастся вырваться, вы заколете его. Я ручаюсь, что этим вы не совершите убийства, а исполните только свой долг.

Бенсберг обнажил шпагу, но прикрыл ее блестящее лезвие концом своего плаща.

Стояла мертвая тишина, точно на кладбище. Высоко над головами возвышалась сторожевая башня. Там находились два караульных офицера, не имевших понятия об угрожавшей им опасности. Изредка пролетали ночные птицы, прячась в гнезда или с криком улетая дальше при виде людей там, где обыкновенно копошились лишь крысы да мыши. Вдруг Аделина схватила своего спутника за руку и шепнула:

— Вы слышали, поручик?

— Нет. Дайте послушать. А, вот теперь и я слышу шаги. Они приближаются. Это какие-то трусливые, неуверенные шаги. Так ходит только влюбленный или — изменник.

— Изменник, который собирается сдать крепость неприятелю. Пришла пора действовать, поручик. Поклянитесь еще раз, что вы будете немилосердны к изменнику, кто бы он ни был.

— Клянусь.

Снова воцарилась тишина, даже дыхания солдат не было слышно. Шаги приближались. Из темноты появилась фигура высокого мужчины.

— Я с трудом сдерживаю себя, — шепнул поручик Бенсберг своей спутнице, причем рука его судорожно сжимала эфес шпаги, — идет подлый предатель. Лица его я не вижу, но знаю, что это мужчина высокого роста, по-видимому, сильный. Тем лучше, быть может, мне удастся схватиться с ним. Я дал бы почувствовать ему мой гнев.

— Молчите, поручик! Ни звука. Если изменник услышит нас, он скроется и у нас не будет улик против него.

Незнакомец медленно приближался к последним воротам. Он то и дело останавливался и, по-видимому, боролся сам с собой. Он шел, шатаясь как пьяный. Он дошел до шестых ворот, не заметив солдат. Здесь он остановился и стал робко озираться; Аделина и Бенсберг хорошо слышали его хриплое, прерывистое дыхание. Бенсбергу стоило только протянуть руку, чтобы схватить изменника. Но он удержался, так как надо было поймать негодяя во время совершения им своего гнусного поступка. Незнакомец подошел к воротам и прислонился к ним. Он, по-видимому, был изнурен страшным волнением и чуть не падал с ног. Но вдруг он выпрямился и дрожащим голосом прошептал настолько громко, что ясно можно было слышать каждое слово:

— Черт с ней, с этой боязнью и колебанием! Меня ждет миллион и восхитительная женщина. За такую цену можно сделаться изменником. Да и кому я в сущности изменяю? Я предаю не свою родину, — я венгр, и даже не венгр, а цыган. Здесь в тиши ночной меня никто не слышит и я могу признаться громогласно, что я цыган, плод преступной связи графини Батьяни с молодым бездомным бродягой, одним из тех, которых отовсюду гонят. Не раз моему отцу приходилось подставлять спину под плети, которыми угощали его жестокие помещики. Если ему не хотелось играть на скрипке, его гнали и били. Он должен был благодарить, когда ему швыряли объедки с барского стола или разрешали приютиться в свином хлеву на ночь. Но отец мой был хитер, он умел кланяться и унижаться там, где это было нужно. Природа одарила его стройным телом и красивым лицом. Он нравился женщинам, и притом не только женщинам своего племени и среды, но и тем, которые в шелках и бархате стояли у окна своих роскошных комнат и мечтали о том, чего им не хватало — о пылком, любящем сердце и красивом юноше, умеющем страстно любить. Муж моей матери, старый граф, жил бурной жизнью в молодые годы и женился, когда почувствовал приближение подагры. Ему нужна была сиделка, которая развлекала бы его в бессонные ночи, и он избрал себе в жены пышную, молодую красавицу, не имеющую ни одного гроша приданого. Она никогда не любила его, а вышла исключительно из-за денег и желания сделаться графиней Батьяни. А теперь она сидела в одиночестве и развлекалась чтением романов, где постоянно говорилось только о любви и страсти, об изменах и тайнах темных ночей.

Однажды, сидя за такой книгой, она думала, что действительность никоим образом не соответствует выдумкам писателей, и вдруг услышала звуки скрипки моего отца. Графиня невольно встала и подошла к окну. Выглянув во двор, она увидела красавца цыгана в лохмотьях. Она бросила ему золотую монету и приказала играть без конца. Весь вечер она слушала его, а когда в конце концов лопнули все четыре струны его скрипки, она сказала: «Разбей свою скрипку, сломай смычок. Тебе больше не придется играть из-за милостыни». Мой отец через задние двери юркнул в замок. Граф в то время лежал больной в верхнем этаже. Эту ночь моя мать провела не с ним. Плодом этой связи был я. Мой отец — цыган Лайош, а мать — графиня Батьяни. Вероятно, отец мой очень нравился графине, если она не отпустила его в дальнейшие скитания, а заставила поселиться близ замка, где выстроила ему на свои средства маленький домик. Начиная с того времени графиня Батьяни часто выезжала из замка, и многие часто видели ее коня вблизи маленького домика с плотно закрытыми ставнями.